Мысли о страхах.Разговорились мы сегодня о фобиях. И я решил, здесь коротенько сформулировать выжимки из этого разговора, вдруг кому интересно станет подискутировать.
Страхи, как известно, делятся на рациональные и иррациональные. С первыми всё более-менее ясно, а вторые можно тоже разделить на две группы: посттравматические и танатогенные.С первыми, опять же, всё более-менее понятно - допустим, если на человека напали грабители, выскочив из ярко-красной машины, он может начать бояться грабителей и ярко-красных машин (а уж грабителей на ярко-красных машинах - вообще сам Бог велел, даже если они заведомо приехали к ненавистной тёще )). Сюда же, пожалуй, можно отнести и все навязчивые страхи по поводу реально опасных, хотя и маловероятных вещей (разорения, катастрофы, смертельного заболевания и т. д.) В этом случае травмой может быть слишком яркое осознание такой вот "радужной" перспективы. Например, вынужденный наблюдать за тем, как опухоль медленно губила его родственника, человек может сделаться канцерофобом, хотя он сам к онкологическим заболеваниям совершенно не предрасположен.
мыслию по древу без особой цели и смысла
Но есть и другие стравхи, обычно иррациональными называют как раз прежде всего их. Это страхи перед чем-либо объективно не опасным (или опасным в ничтожной степени), но воспринимаемым как "зловуещее" и\или "предельно отвратительное" - страх насекомых, червей, крыс, темноты, кукол, кладбищ, зеркал, уродств, трупов, водорослей, да мало ди ещё чего. Я где-то читал теорию, гласящую, что такого рода страхи приходят к людям из генетической памяти, из поколения в поколения передаваясь с тех додревних времён, когда нашествие крыс действительно означало голод, и хорошо, если не чуму, а калек сбрасывали со скалы, так как племя не имело возможности их прокормить. Такое объяснение кажется логичным, но как быть с тем, что существуют вполне себе распространённые фобии, предмет которых к генетической памяти о детстве человечества не привяжешь никак, потому что в доисторические времена эти предметы или ещё не были изобретены, или уже тогда не являлись объективно опасными? И кстати, если объяснять иррациональные страхи только генетической памятью, как быть с тем, что опасности пещерных времён были общими для всех, а фобии у современных людей строго индивидуальны? Тот же голод из-за того, что грызуны сточили запасы на зиму - беда общая, следовательно и генетический страх перед грызунами должен быть общим, но на практике-то этого не происходит.
Может быть, объективная опасность тут вообще за скобками, как и генетическая память, а все подобные фобии объединяет между собой один более глубинный фактор? А именно - предметы всех таких фобий вызывают ужас и омерзение только потому что так, или иначе бессознательно ассоциируются со смертью? Может, всё это - разные лики танатофобии (которая в той, или иной степени присуща всем без исключения)? Причём, как раз ассоциации - дело только личное, строго индивидуальное.
Почему, например, могут вызывать такой ужас черви, или другие мелкие мерзко копошащиеся существа? Потому что как раз копошатся-то они чаще всего в чём? Правильно - в чём-либо негодном, гнилом, в отходах жизнедеятельности, а то и вовсе - в умерщвлённой плоти! Почему многих пугают куклы и манекены? Именно потому, что это - неживое и никогда не бывшее живым подобие человека. Многих и клоуны пугают - на мой взгляд, по этой же причине: человек нелепо одет и размалёван, кривляется, то-есть, ведёт себя не как настоящий человек, а как некая пародия, двойник, наделённый лишь гнусным подобием жизни. Страх перед уродами и мутантами с этой точки зрения получается того же свойства - нечто искажено настолько, что не может быть живым, но, однако, живое, шевелится... Шевелится, гадина такая, ярко иллюстрируя исчезающую тонкость грани между бытиём и небытиём, целостностью и разложением, существованием и несуществованием. А уж о мистическом страхе перед зеркалами, мертвецами (в том числе, ожившими мертвецами) и предметами погребального назначения написаны тома и тома. Ещё бы - первые демонстрируют заглянувшему точнейшее неживое подобие его самого, вторые и третью ассоциируются со смертью и разложением напрямую. Раны, текущая кровь (крови тоже боятся многие) - тоже туда же, ведь именно с кровью уходит из человека и жизнь... В общем, получается, что так, или иначе любой наш иррациональный страх - это страх приоткрывающейся двери в несуществование.
Зачастую рука об руку со страхом идёт потребность его преодолеть, освободиться от него. Страх смерти не исключение, более того, он - наш самый главный, первоосновной и кардинальный страх, поэтому и потребность как-то защититься от него, как-то противостоять ему по силе, наверное, уже равна физиологической. Именно поэтому нас в какой-то степени привлекает всё некроидное, поэтому мы прогуливаемся по кладбищам, скачиваем фильмы ужзасов и, кляня себя за дурость, останавливаемся поглазеть на аварию. Ужасающее привлекательно именно потому что сознательное и волевое взаимодействие с предметом страха отвлекает от самого страха. Чего бы мы не боялись, если мы при этом как-то действуем, страх теряет над нами власть, хотя бы частично. К тому же, применительно к страху перед несуществованием, взгляд-на-мёртвое - это возможность ещё раз бессознательно убедиться: мы-то - настоящие и живые, для нас граница между бытиём и небытиём по-прежнему прочна. Наверное, именно потому многие люди признаются, что прогулки по кладбищам и развалинам их успокаивают.
При этом, конечно, мало кто способен прямо поглядеть в глаза своему "собственному" лику смерти, вряд ли гленофоб решит стать кукольным мастером, скорре уж "выберет" для компенсации другой некропредмет, менее ужасный для него лично, с ним проще взаимодействовать, так как страх перед ним не настолько парализует волю.
Ужас близости несуществования приходит к человеку довольно рано, в средней медицинской норме ребёнок 5 - 6 лет уже начинает задумываться о смерти и всём, что с ней связано. Тогда же рождается и потребность этому ужасу противостоять. Ребёнок может начать играть в похороны, или, допустим, "убивать" кукол, раздирать на части насекомых, рисовать чудовищ и сцены насилия и т. д. (Вычитал в книжке по возрастной психологии, да и в реальной жизни наблюдал). Позже, по мере взросления личности эта "детская непосредственность" в исследовании жизни и смерти проходит, танатофобия и её компенсация принимает более сложные формы (религиозного поиска, например), но так, или иначе, остаётся с человеком на всю жизн6ь. Вот, казалось бы, пресловутое фрейдовское "мортидо" - бессознательное стремление к смерти. На самом же деле, как мне кажется, никакого отдельно взятого "стремления" к смерти у психически здорового человека не существует, то, что можно принять за "мортидо" - всего лишь потребность компенсировать страх небытия.
И последнее. Предположение о том, почему некоторые люди становятся серийными убийцами и прочими маньяками. В их случаях страх собственного несуществования постепенно приобретает беспредельно огромные размеры, становится всепоглощающим, перевращается в едва ли не единственный фон жалкого бытия. А такой чудовищный страх однажды начинает требовать столь же чудовищной компенсации. Чтобы хоть на несколько часов получить подтверждение собственного существования, подобному убийце надо почувствовать власть над жизнью и смертью. Чужой. Независимо существующего человека жизнью и смертью. Не случайно, наверное, если открыть биографии знаменитых серийщиков, то можно заметить кое-что общее. Во-первых, практически любой из них имел несчастное детство, и был в этом самом детстве натурой мрачной, безрадостной, закоплексованной, зачастую с отставанием в психоэмоциональном развитии и начатками садистского поведения, или другими навязчивыми проявлениями некро-интереса. Во-вторых, в перерывах между убийствами все эти "душители" и "потрошители" настолько легко притворялись нормальными людьми, что зачастую их родные и знакомые до последнего не могли поверить в страшную правду о человеке, которого они считали совершенно безобидным и даже добрым. И в-третьих, почти все маньяки вели подробнейшие дневники, или фото- и видеохроники своих преступлений, либо хранили у себя дома останки жертв. Не просматривается ли в этом следующая схема: одинокий и депрессивный, по большому счёту никому не нужный, а часто ещё и подвергавшийся насилию ребёнок, взрослея, постепенно сходит с ума от собственных иррациональных страхов, а потом начинает компенсировать эти страхи самым скотским и чудовищным образом? В этом случае, высшая мера наказание - всё, что можно сделать для "душителей" и "потрошителей", ведь, как известно, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
под морем иллюстрация - клип Obscure группы "Dir en grey". Как раз то, что я хотел сформулировать в своей гипотезе. Ужасное и отвратительное в предельной концентрации, компенсация в слоновьих дозах. Видео, мягко говоря, не для эстетов, потому и прячу, там "кровькишкираспидорасило". Собственно, оттолкнувшись мыслью от этого клипа, я теоретизироваьть и начал.