Иногда хочется бросить все.
Сунуть за пазуху сидящего у подъезда тощего серого котенка и уйти вперед за рассветом. Хочется научиться летать, и увидеть синее-синее, как на детских картинках, море, и догнать-таки этот рассвет на попутном грузовичке.
Но почему-то мы никогда этого не делаем. Мы называем тысячи тысяч объективных причин, не считая даже нужным упомянуть самой главной: мы – взрослые люди и понимаем, что так невозможно. Котенок выдерется и убежит, умение летать противоречило бы законам физики, море в жизни не бывает таким же красивым, как на бумаге, а рассвет, конечно, можно догнать на грузовике, но – зачем?
И зачем бросать все? Можно просто взять отпуск и поехать. Впрочем, в отпуск лучше в Сочи, договаривались же. И без всяких котят – куда с котятами в поезд-то?
Так и живут, а может быть и умирают без нас наши котята и наши рассветы. Ждут-ждут и не дожидаются.
А мы ходим на работу, смотрим новости и ездим в метро. Мы живем обычной жизнью, такой обычной, что порой и не замечаем ее. И кто-то мудрый сказал, что счастье, как здоровье – его не замечаешь, пока оно есть. А попробуй-ка, вырви нас из привычного круга...
Утром выскакиваешь из дома, тяжелая сумка больно бьет по бедру, серый котенок орет у подъезда, а ты проходишь мимо, подавляя желание сесть на асфальт и вот так же заорать. Жалобно-жалобно, чтоб не пробежали мимо, не заметив, сунули за теплую пазуху, увезли далеко-далеко к синему морю...
Утром нас затягивает под землю. Метро, оно как здоровье и счастье - когда оно есть, внимания не обращаешь, а вот без него доподлинно узнаешь, что такое ад. Метро встречается чаще, чем здоровье и счастье, вон, сколько нас проглатывают тяжелые двери, несут вниз лесенки-чудесенки, прямо, как в детской песенке...
Но иногда войдешь в метро и – остановишься. Есть у него одно такое волшебство, которым оно выдернет из всех сует, подхватит на бегу, на лету, заворожит-закружит невидимой другим звездной радугой, заставит обо всем, кроме него самого, забыть на секунды, растянувшиеся в вечность.
Это – ветер. Просто подземный ветер.
Он несет запах, аромат подземки, ни с чем не сравнимый, из тысяч узнаваемый, не то кисленький, не то терпковатый и свежий-свежий – дышишь и надышаться не можешь. Этот божественный запах немного напоминает запахи свежего хлеба, новенького полиэтиленового пакета и типографской краски. И запах счастья, если у счастья он есть.
В моем детстве метро было полно этого запаха, для меня детство и само пахло прежде всего им, подземным ветром. Оно помнится именно таким – своды высоченные, в тоннелях мерцает таинственная темнота, мама ласково и твердо сжимает мою влажную от волнения ручонку, и везде этот запах прикосновения к чуду. Нет – запах самого чуда.
Чуть позже мне хотелось, чтобы волосы моей первой любви пахли подземным ветром. Но они пахли шампунем или ничем. Как и руки моей мамы, а ведь еще совсем недавно можно было прижаться к ним лицом и ощутить этот волшебный дух. И новые книги для взрослых тоже не пахли подземкой, и цветка с таким запахом тоже не существует. И... В общем, и детство окончательно прошло. Из самого метро запах тоже исчез, воздух стали по-другому кондиционировать, что ли. Он держится лишь на самых новых, малохоженных еще участках, да и там исчезает быстро. И дует из тоннелей не подземный ветер, а просто сквозняк, поднятый работой вентиляторов и приближением поезда. И потолки метрополитеновские стали ниже и расстояния короче, и мама не рядом...
Но иногда он все же возвращается, этот запах. В самое неурочное время, в самом неожиданном месте. Словно он прилетает из сказки, преодолевая годы, а не метры.
Так было три недели назад, когда уже близилась полночь и на гулкой «Достоевской» почти никого не было. Так было вчера на скучной, как конец ноября «Сенной» в час пик, и, кажется, никто кроме меня не обратил внимания, что на полу выложена двухцветная восьмиконечная звезда – роза ветров, как на старинной карте. Роза подземных ветров на карте моего детства.
Так сегодня на унылых «Озерках». Он снова со мной, мой подземный ветер, и я дышу, задыхаюсь, и понимаю, что «задыхаться от счастья» – это не просто слова. Меня обтекает недовольно косящаяся толпа, и так же недовольно смотрит сверху нелепая многошарая люстра, похожая на модель молекулы. А я стою и дышу, и мне кажется своды становятся выше и воздух, пронизанный подземным ветром, наэлектризован золотыми искрами чуда, и мне еще встретится самый настоящий Добрый Волшебник, чья борода пахнет подземкой, как волосы моей настоящей любви, и значит, все будет хорошо, и...
Бац! Краснолицый усатый дачник материт меня с каким-то явно уловимым злорадством, будто знает, как больно тому, кому въехали по ноге тяжелой багажной тележкой... Кирпичи у него там, что ли? Впрочем, может быть, именно кирпичи. И этими кирпичами он не только меня в своей жизни «облагодетельствовал». Может, это вообще его спорт... Волшебный купол рушится, толпа подхватывает меня и несет в поезд, кажется, совсем не тот, что мне нужен. Двери закрываются, состав натужно трогается, следующая станция – «Удельная», вокруг сумки, груди, спины и животы...
Но всё-таки, я летом поеду на море. Почему-то мне верится, что оно пахнет подземным ветром.
Сунуть за пазуху сидящего у подъезда тощего серого котенка и уйти вперед за рассветом. Хочется научиться летать, и увидеть синее-синее, как на детских картинках, море, и догнать-таки этот рассвет на попутном грузовичке.
Но почему-то мы никогда этого не делаем. Мы называем тысячи тысяч объективных причин, не считая даже нужным упомянуть самой главной: мы – взрослые люди и понимаем, что так невозможно. Котенок выдерется и убежит, умение летать противоречило бы законам физики, море в жизни не бывает таким же красивым, как на бумаге, а рассвет, конечно, можно догнать на грузовике, но – зачем?
И зачем бросать все? Можно просто взять отпуск и поехать. Впрочем, в отпуск лучше в Сочи, договаривались же. И без всяких котят – куда с котятами в поезд-то?
Так и живут, а может быть и умирают без нас наши котята и наши рассветы. Ждут-ждут и не дожидаются.
А мы ходим на работу, смотрим новости и ездим в метро. Мы живем обычной жизнью, такой обычной, что порой и не замечаем ее. И кто-то мудрый сказал, что счастье, как здоровье – его не замечаешь, пока оно есть. А попробуй-ка, вырви нас из привычного круга...
Утром выскакиваешь из дома, тяжелая сумка больно бьет по бедру, серый котенок орет у подъезда, а ты проходишь мимо, подавляя желание сесть на асфальт и вот так же заорать. Жалобно-жалобно, чтоб не пробежали мимо, не заметив, сунули за теплую пазуху, увезли далеко-далеко к синему морю...
Утром нас затягивает под землю. Метро, оно как здоровье и счастье - когда оно есть, внимания не обращаешь, а вот без него доподлинно узнаешь, что такое ад. Метро встречается чаще, чем здоровье и счастье, вон, сколько нас проглатывают тяжелые двери, несут вниз лесенки-чудесенки, прямо, как в детской песенке...
Но иногда войдешь в метро и – остановишься. Есть у него одно такое волшебство, которым оно выдернет из всех сует, подхватит на бегу, на лету, заворожит-закружит невидимой другим звездной радугой, заставит обо всем, кроме него самого, забыть на секунды, растянувшиеся в вечность.
Это – ветер. Просто подземный ветер.
Он несет запах, аромат подземки, ни с чем не сравнимый, из тысяч узнаваемый, не то кисленький, не то терпковатый и свежий-свежий – дышишь и надышаться не можешь. Этот божественный запах немного напоминает запахи свежего хлеба, новенького полиэтиленового пакета и типографской краски. И запах счастья, если у счастья он есть.
В моем детстве метро было полно этого запаха, для меня детство и само пахло прежде всего им, подземным ветром. Оно помнится именно таким – своды высоченные, в тоннелях мерцает таинственная темнота, мама ласково и твердо сжимает мою влажную от волнения ручонку, и везде этот запах прикосновения к чуду. Нет – запах самого чуда.
Чуть позже мне хотелось, чтобы волосы моей первой любви пахли подземным ветром. Но они пахли шампунем или ничем. Как и руки моей мамы, а ведь еще совсем недавно можно было прижаться к ним лицом и ощутить этот волшебный дух. И новые книги для взрослых тоже не пахли подземкой, и цветка с таким запахом тоже не существует. И... В общем, и детство окончательно прошло. Из самого метро запах тоже исчез, воздух стали по-другому кондиционировать, что ли. Он держится лишь на самых новых, малохоженных еще участках, да и там исчезает быстро. И дует из тоннелей не подземный ветер, а просто сквозняк, поднятый работой вентиляторов и приближением поезда. И потолки метрополитеновские стали ниже и расстояния короче, и мама не рядом...
Но иногда он все же возвращается, этот запах. В самое неурочное время, в самом неожиданном месте. Словно он прилетает из сказки, преодолевая годы, а не метры.
Так было три недели назад, когда уже близилась полночь и на гулкой «Достоевской» почти никого не было. Так было вчера на скучной, как конец ноября «Сенной» в час пик, и, кажется, никто кроме меня не обратил внимания, что на полу выложена двухцветная восьмиконечная звезда – роза ветров, как на старинной карте. Роза подземных ветров на карте моего детства.
Так сегодня на унылых «Озерках». Он снова со мной, мой подземный ветер, и я дышу, задыхаюсь, и понимаю, что «задыхаться от счастья» – это не просто слова. Меня обтекает недовольно косящаяся толпа, и так же недовольно смотрит сверху нелепая многошарая люстра, похожая на модель молекулы. А я стою и дышу, и мне кажется своды становятся выше и воздух, пронизанный подземным ветром, наэлектризован золотыми искрами чуда, и мне еще встретится самый настоящий Добрый Волшебник, чья борода пахнет подземкой, как волосы моей настоящей любви, и значит, все будет хорошо, и...
Бац! Краснолицый усатый дачник материт меня с каким-то явно уловимым злорадством, будто знает, как больно тому, кому въехали по ноге тяжелой багажной тележкой... Кирпичи у него там, что ли? Впрочем, может быть, именно кирпичи. И этими кирпичами он не только меня в своей жизни «облагодетельствовал». Может, это вообще его спорт... Волшебный купол рушится, толпа подхватывает меня и несет в поезд, кажется, совсем не тот, что мне нужен. Двери закрываются, состав натужно трогается, следующая станция – «Удельная», вокруг сумки, груди, спины и животы...
Но всё-таки, я летом поеду на море. Почему-то мне верится, что оно пахнет подземным ветром.